О
великой битве муховодов и скотоводов
Часто слышны иронические рассуждения о гонениях на генетиков после сессии ВАСХНИЛ. И действительно, по официальным сведениям никаких массовых гонений и не было. Посадили только Эфроимсона (да и то за неслыханную наглость: он попытался публично объявить президента Академии Лысенко врагом народа), ну и нескольких людей уволили или понизили в должности. Большинство же вообще не трогали. Смешно сравнивать эти невинные кадровые перестановки с увольнениями профессуры при обоих украинизациях или сокращениями при слияниях кафедр во время перестройки. Конечно, в сталинские годы любая кампания воспринималась намного страшнее, потому что от увольнения и исключения из партии до смерти в лагере ученого отделял один шаг, но почему же этим кадровым перестановкам уделяется намного больше внимания, чем происходившим внутри Академии наук СССР не менее массовым увольнениям профессуры, протестующей против идей Лепешинской или неугодных физиологов после Павловской сессии?
Кратко напомним читателю предысторию. Противостояние «морганистов» и «мичуринцев» в советской генетике отнюдь не было самоцельным явлением и вообще не лежало в плоскости борьбы идей. Это было лишь одним из наиболее заметных проявлений борьбы отраслевых советских академий с жестким ìîíîïîëèñòîì – Àêàäåìèåé íàóê ÑÑÑÐ. Это была жесткая борьба: борьба за финансирование, борьба за власть. И в первую очередь, конечно, борьба за кадры. Ее центральным моментом было получить влияние на ВУЗы: контролировать программы, тематику и, наконец, распределение. Академия медицинских наук к тому времени уже выиграла основной бой: получила полноценную изолированную сеть мединов, и, придя с академической биологией в состояние некоторого равновесия, отказалась от активных форм борьбы (и даже в тандеме с АН СССР громила непокорных на совместной Павловской сессии 1950 года). Основным полем боя на биологическом фронте оказались сражения биологов АН с сельскохозяйственниками (ВАСХНИЛ). Обе стороны имели примерно одинаковый потенциал. У них были свои журналы, в которых они могли активно критиковать друг друга (Журнал общей биологии, Известия Академии наук СССР и Доклады Академии наук СССР у «морганистов»; Агробиология, Яровизация, Селекция и семеноводство у «мичуринцев»), свои ВУЗы и ученые советы из которых выживали своих противников. Каждая сторона имеет свой анклав на территории соперника (Институт генетики АН СССР у «мичуринцев» и Тимирязевская сельхозакадемия, оказавшаяся под влиянием морганистов).
Первые обострения
возникают еще до войны. «Мичуринцы»
подбивают студентов к открытому
протесту против «менделистских»
ëåêöèé ó÷åíèêà Æåáðàêà – Ïëàòîíîâà è
проваливают попытку организации в
Ìîñêâå ãåíêîìà – îðãàíèçàöèè,
предвосхищающей современные идеи
банков генетического материала; «морганисты»
ведут по стране тайные переговоры по
созданию «антимичуринского»
Всесоюзного объединения биологов-марксистов.
Все это прерывает война. Затем новый
виток борьбы: «мичуринцы» устраивают
травлю Жебрака; «морганисты» пытаются
выгнать из ЛГУ Презента и Турбина, а в
сельхозакадемии им. Тимирязева не
предоставляют оппонентов-рецензентов
диссертантам-лысенковцам (Алексеевой,
Юриной, Ушаковой). Обе стороны пытаются
провести диверсии в тылу врага: идут
призывы к объединению сельхозов и
биологических институтов Армении в
филиал ВАСХНИЛ одной стороны и попытки
создания в Ленинграде АНовского
Института прикладной ботаники взамен
ВАСХНИЛовскому Институту
растениеводства. Биологическая
общественность расколота: в
музее Тимирязевки на вмонтированных в
стену щитах выставлены экспонаты
мичуринского направления, а на их
оборотной стороне морганистские, чтобы
менять их местами в зависимости от
состава экскурсии.
В 1948 году наступает пик противостояния. Обе стороны идут ва-банк, вынося ситуацию на суд общественности. В феврале «морганисты» организуют в МГУ Дарвиновскую конференцию в резолюции которой обвиняют Лысенко в ламаркизме и антидарвинизме, что в то время вызывает ассоциации с 58-й статьей. Выразившую протест университетскую кафедру диалектического и исторического материализма, начинают стирать в порошок под предлогом нарушения единства политики университета. Алиханян инициирует замену ее преподавателей, и биофак в течение семестра не допускает на ее занятия студентов-биологов, которые перед экзаменами вынуждены тайно посещать консультации. Возмездие не заставляет себя ждать: 31 августа 1948 открывается сессия ВАСХНИЛ известная под названием вводной речи «О положении в биологической науке».
До конца сессии сохраняется интрига: кого же выберет власть? Вечером девятого, предпоследнего дня сессии, судьбоносное решение принято: в номерах академиков звучат телефонные звонки и на следующий день в газете «Правда» публикуется письмо Жданова с изложением позиции партии, а в зале заседаний звучат покаянные речи трех «морганистов» только вчера бившихся насмерть за свои идеи. Покаяться было приказано трем «морганистам»-партийцам: Полякову, Æóêîâñêîìó è Àëèõàíÿíó – представителям Академии наук и двух опорных «антимичуринских» центров: Тимирязевки и МГУ.
Всем понятно, почему версию неравной борьбы и одностороннего нападения «невежественных пареньков из колхозов» и «товарищей селекционеров из Мордовии» на глубоко интеллигентных формальных генетиков так горячо отстаивает Академия наук СССР и наследовавшие ей организации, но почему же молчат наследники ВАСХНИЛа? Почему молчит УААНовский Селекционно-генетический èíñòèòóò? Äà, Ëûñåíêî – ëàìàðêèñò, íî ламаркизм в умеренных формах успешно развивается и поныне. Идеи Лысенко вполне нормально ложатся в современные теории эпигенетической эволюции; пусть не в чистом виде, но и теории разгромленных «морганистов» в современном учебнике приведут лишь в исторической справке, что не умаляет всеобщего уважения к этим ученым. Работы «мичуринцев» не дали такого продвижения в теоретической генетике, но они заложили основы биотехнологии, и позволили накормить разрушенную страну, что, собственно и требовалось от сельскохозяйственной науки.
Молчание сельскохозяйственников вызвано тем, что их методы борьбы в те годы действительно были неадекватны: десятки генетиков (конечно, не таких известных как Поляков или Завадовский) были замучены в застенках тайной лысенковской тюрьмы. Эта тюрьма была îáîðóäîâàíà â âîò÷èíå Ëûñåíêî – вышеупомянутом Всесоюзном селекционно-генетическом институте. Там были устроены камеры пыток, карцер и кладбище, замаскированное под опытный участок. Благодаря допросам под пытками Лысенко добывал информацию о своих противниках, а когда пошел на повышение (директором Института генетики) получал отчеты от продолжавших это черное дело верных приспешников. Тела жертв в свою очередь служили хорошим удобрением при выведении новых высокопродуктивных сортов мягкой пшеницы. Благодаря налаженной системе выбивания информации Лысенко заранее узнал о предательских статьях в «Science», что позволило ему оперативно провести компанию, осуждающую непатриотичность Жебрака и Дубинина. Именно это и сыграло решающую роль в выборе, сделанном Коммунистической партией Советского Союза шестого августа 1948 года
В настоящее время пеницитарная система в Селекционном институте потеряла актуальность, и камеры пыток не используются (за исключением, разве что, случаев, когда аспирант не хочет ставить научного руководителя первым соавтором и при других схожих нарушениях научной этики).
© Malacologia ukrainica. Украинский малакологический сайт, 2004